Струмилин замолчал, и Лаврентий Павлович принялся разглядывать безмятежную физиономию «любимого экономиста Сталина» — но поняв, что продолжения без «направляющего импульса» не последует, решил уточнить:
— Вы считаете, что таким образом мне всё объяснили? Насколько я понимаю, безналичные деньги — это которые переводятся, скажем, через сберкассу, через банк или по почте…
— А я и сказал, что такое название в заблуждение людей вводит.
— Это прекрасно, но вы меня из этого заблуждения выведите! Не хочу в заблуждении сидеть, надоело уже!
— Что? А… вы хотите, чтобы я рассказал, как работает двухконтурная система… Вера Андреевна ее уже довела до предела совершенства, введя третий контур. Я, конечно, не уверен, что она это осознанно проделала, но… судя по тому, как ловко она раздевает буржуев, в ней пропал великолепный экономист.
— Почему пропал? Она ведь и на самом деле, как вы говорите, буржуев раздевает. Причем буржуи эти даже рады этому. Но вот понять, как она это делает… а еще она постоянно говорит, что Гитлер создал идеальную финансово-экономическую систему, а чем она идеальна и почему при этом Гитлер сам себя в ловушку загнал… Мне было бы очень интересно понять, что она имеет в виду. А вы же, по крайней мере по словам Иосифа Виссарионовича, с этим уже разобрались, так дайте и мне разобраться!
— Разобраться? — Станислав Густавович поднялся с коврика, сел, оглядел окрестности. — Эти, я гляжу, еще минимум полчаса будут на поплавки пялиться в тщетной надежде, что какая-то спятившая рыба позарится на их червяков. Так что, думаю, объяснить я вам всё успею.
— Внимательно слушаю.
— Давайте представим себе маленькое государство, в котором живут… ну, для начала, десять человек. И все эти люди живут, скажем, табуретками. То есть они на табуретках сидят, едят их, пьют… то есть им для жизни больше ничего не надо.
— Почему табуретками?
— Это пример такой: для табуретки ничего, кроме куска дерева, вроде не надо. Поначалу не надо — а вот потом… Итак, рассмотрим, как работает двухконтурная денежная система и зачем вообще она нужна…
Глава 15
Вечером в среду, еще четвертого сентября, Виктор после ужина поинтересовался у жены, почему она ходит такая грустная:
— На работе сильно устаешь? Давай я буду за тобой в Лианозово заезжать. И утром тебя туда отвозить, хоть не придется тебе за дорогой следить и напрягаться.
— Да я не напрягаюсь, просто думаю, как бы побороть систему подготовки зазнавшихся дебилов в Центральной музыкальной школе. Точнее, как сделать, чтобы такие дебилы просто не могли быть приняты в ЦМШ.
— Сделай проще, добейся, чтобы такие в школу вообще не стали поступать. Сами не стали, точнее, чтобы их родители туда не записывали.
— Ты у меня такой умный! Может, тогда подскажешь, как этого добиться?
— Для начала стоит устроить демонстрацию того, что из этой школы выходят… по сравнению с выпускниками других школ, выходят ничтожества. Ведь ты говорила, что в областной, и даже в районных школах качество обучения очень высокое…
— А ты действительно не дурак, я все же правильно за тебя замуж вышла.
— Но вот как это устроить… боюсь, что если объявить какой-то конкурс, то как раз на него ЦМШ никого посылать не станет, скажут, и без конкурсов понятно, что у них лучшие выпускники.
— Зато я знаю… то есть появилась у меня интересная мысль. Единственное, что мне потребуется много времени чтобы все устроить, хотя… три дня в неделю у меня в Лианозово окна в дневном расписании, я как раз их и использую.
— Валяй, если от меня помощь какая понадобится… ага, Лиза опять плакать на сон грядущий готовится. Ты сыграй что-нибудь такое — ей очень твоя игра нравится, она, когда ты играешь, даже описавшись плакать забывает.
Когда Вера отошла от рояля, Лиза сидела в манеже с широкой улыбкой на лице и что-то весело гугукала.
— Вот видишь, дочке твоя музыка очень нравится. Мне, кстати, тоже, а раньше я эту вещь не слышал. Кто написал?
— Понятия не имею, просто вдруг в голову пришло.
— Красиво получилось… ты знаешь, я абсолютно уверен, что эту музыку должны услышать не только мы с Лизой. Ты сейчас просто лишний раз доказала — мне доказала — что в Консерваторию тебя приглашали совершенно заслуженно. А музыку эту ты просто обязана на пластинку записать!
— Вот прям щяз брошусь записывать! По-хорошему там еще струнный оркестр должен играть, и еще что-то… я пока не пойму что. Но ты и сам знаешь, с написанием нот у меня проблемы.
— Ну да, конечно!
— Записать я их могу, но получается очень долго…
— Зато сыграть ты можешь вообще без нот, так что Родина тебя не простит, если ты ее, Родину, оставишь без музыки. А закорючки на бумажку полосатую нанести… твоя подруга из Пушкино, Надя, ведь это легко сделать сможет. Давай, я за ней в воскресенье заеду? И нужно музыку эту как-то назвать…
Почему-то у Веры в голове крутилась какая-то Аделина, но прокрутив в голове всех знакомых, она смогла вспомнить лишь управляющую бельгийским торговым представительством компании Марты — мелкую и довольно склочную тетку возрастом под полтинник. Ее даже Марта с трудом переносила, но вот торговать всяким та тетка умела исключительно хорошо… Однако сопоставить ее и прозвучавшую сейчас музыку Вера все же не смогла:
— Назову пьесу просто: баллада для дочери — вот как Лизавете она понравилась. Кстати, пора эту хулиганку переодеть на ночь…
В четверг, когда Вера после первой пары неторопливо шла по территории Лабораторного завода, ее окликнул Миша Терехов — инженер по радиоаппаратуре, один из трех «изобретателей студийного магнитофона»:
— Привет, Старуха, давненько я тебя не видел. И к нам ты теперь вообще не заходишь… что делаешь?
— Как всегда, лекции читаю, семинары провожу, лабораторки всякие…
— А я спрашиваю, что ты делаешь вот прямо сейчас?
— Думаю. У меня сейчас окно, но обедать вроде рано, однако потом у меня еще две пары без перерыва — и я думаю, чем бы таким перекусить, чтобы с голодухи не помереть после четвертой. И когда перекусить: сейчас или перед началом следующей пары.
— То есть через час? Тут, мне кажется, никакой разницы не будет.
— Через два часа, даже чуть побольше: у моих перед третьей парой как раз обеденный перерыв.
— Тогда пошли со мной: ребята со студии откуда-то сманили в наш буфет очень хорошего повара, он такое творит! Лично я уже дома больше не обедаю, и даже не завтракаю. А по возможности и не ужинаю.
— А жена тебя за это не побьет?
— Так она тоже на студии работает, мы с ней на пару питаться ходим. И даже детям из нашего буфета ужин носим…
— Тогда пошли, оценим вашу выдающуюся кухню. Но я-то ладно, а почему ты по территории без дела бродишь?
— Я с делом брожу. Сашка Соловьев из своего Владимира привез маримбу стеклянную, говорит, что по твоему заказу ее сделал. Но он, похоже, тебя боится, попросил меня за тобой сходить.
— Так уж и боится?
— Может быть, а может и нет: он сейчас в студии эту шайтан-машину устанавливает. Вот уж не повезло бедолаге!
— А в чем не повезло?
— Он еще барабанную новую установку привез, тоже как стеклянная выглядит. Прозрачные барабаны, он их из полиакрилата сделал. И сам-то он на ней играть давно уже научился, а вот ребята из консерватории… так что днем он в студии, а после обеда музыкантов стучать по всему учит. Вроде как трех человек учит на маримбу играть, и человек пять — на барабанах. А в результате ему просто поесть получается некогда. И знаешь что? Ему спиться не дает лишь то, что ты за пьянку сразу с работы выгоняешь, невзирая — потому что музыканты эти часто до свинского состояния напиваются. Ну и то, конечно, что он с женой сюда приехал…
В буфете — точнее, в небольшой столовой на полтора десятка столиков — было, несмотря на совершенно «не обеденное время» — довольно людно. То есть мест там не было, но когда Вера посетовала на то, что она поддалась Мишиным уговорам и не пошла в студенческую столовую, но Миша ее успокоил: